Полная версия книги - "Развод. Между нами только ненависть (СИ) - Арская Арина"

Я свекровь недослушал, смартфон выключил и дальше не особо понимаю, что было.

Я поехал за Олей.

Зачем?

Бессмысленно задавать такие глупые вопросы взбешенному мужику, которому неплохо так встряхнули мозги.

— А если я хочу довести тебя?! — взвизгивает Оля упрямо и зло. — Что тогда?!

Я не понимаю эту дурную и чокнутую бабу, в которой совершенно не узнаю прежнюю жену.

Меня от Оли сейчас рвет мозги и то, что ниже пояса. Я с трудом держусь, и в лифте ее спасло лишь то, что мою голову будто прострелили разрывающей болью, которая меня чуть не отправила в нокаут.

Но какими сладкими и мягкими были ее губы, как нежный клубничный мармелад.

Что она со мной делает?

Я не испытывал подобного даже в первые месяцы наших отношений. По сравнению с сегодняшним безумием то время и те объятия с поцелуями — детские игры.

Я могу Олю убить, но она не понимает, что ходит сейчас по тонкой натянутой пружине, которая может в любой момент лопнуть, и ей хана.

Она совсем не чует того, что я могу сорваться и что не буду в силах сдерживать себя?

Или Оля сейчас серьезна и честна в своих словах, что ей нравится выводить меня на новые витки агрессии, злости и возбуждение?

Может, мне и не сдерживаться?

Сколько можно позволять Оле ее капризы, истерики и глупости? Я ей многое прощал, когда она меня любила, когда насыщала своей лаской и близостью и когда радовала вкусными кексами и игривыми поцелуями, а сейчас ее за что терпеть?

За что позволять эти крики и провокации, в которых я теряюсь, как подбитый голодный зверь?

За нелюбовь?

За эту насмешку, с которой она сейчас смотрит на меня, измазанная моей кровью?

За то, что она предпочла мне книжных мужиков?

За то, что она нагло нарушила мой запрет на бабские разборки, в которых вынюхала подробности моей связи с Фаиной?

Эта женщина не будет прислушиваться ко мне и подчиняться моим правилам, потому что учуяла женской чуйкой: я хочу ее, меня прет от нее, как подростка в жестком пубертате, и поэтому она продолжит сбивать меня издевательскими провокациями и напоминать, что в ней нет любви.

Только женское высокомерие и насмешка над тем, что я мечусь перед ней как дурак.

Как идиот.

Переклинивает. Что-то в голове щелкает, выключая во мне все мысли, и я делаю резкий быстрый шаг к Оле, которая поджимает губы, а после шлепает меня ладонью прямо по носу.

Мне словно череп раскраивают топором надвое. Боль раскрашивает мозг, и у меня перед глазами темнеет. Я забываю свое имя, и теряюсь в пространстве и времени.

Я, кажется, опять слышу хруст хрящей

Меня ведет в сторону.

— Держу-держу, — Оля подныривает мне под руку, — я тут… Идем… Потихонечку и помаленечку.

Я слышу ее голос будто через толстое стекло. Меня мутит, подъезд покачивается и расплывается перед глазами. По телу прокатывается сначала озноб, потом жар.

Весь подбородок в крови. Я ее пытаюсь сплюнуть.

— Соседи подумают, что в подъезде была драка, — вздыхает Оля, — осторожно тут две ступеньки.

— Тебе, похоже, нравятся мужики в крови, — хрипло отзываюсь я и провожу рукой по холодной стене в поисках опоры.

— Да, есть в этом что-то, — насмешливо соглашается Оля, а после задумчиво тянет. — А я думала, что я боюсь крови. А я не боюсь.

— Вот это да, — хмыкаю я.

— Да я полна сюрпризов.

Раздается писк домофона, а после скрипят петли подъездной двери, и я слышу старческий недовольный голос:

— А не рановато ли нажрался, соколик? Уже и морду расквасили!

— С дороги, бабка, — шипит Оля. — Это тебя надо спросить, откуда ты пришла в семь часов утра. Уж не с трассы?

— Хамка!

— Пошла в жопу, — огрызается Оля и выводит меня на улицу. — Господи, а я раньше так ни с кем не разговаривала.

— Понравилось? — через боль спрашиваю я, и из носа льется новая порция крови со сгустками.

— Ваня! — меня оглушает командный и строгий голос Оли, и я не могу сдержать низкий стон боли. — дуй сюда! Помоги, блин! Он же тяжелый, как слоняра! Как бешеная слоняра!

Я слышу приближающееся удивленное мычание, в котором я угадываю растерянный вопрос Вани:

— За что вы так босса, Ольга?

Я издаю короткий смешок, когда она отвечает:

— Он сам напросился. И, вообще, мне надо с вами со всем провести воспитательную беседу. Ты что, Ваня, не видел, что он не в себе? Что у него вся рожа посинела? Опухла?

Ваня закидывает мою руку к себе на плечо и извиняюще мычит.

— Видел и повез? Не туда повез, Ваня! Надо было в больницу! Ему, похоже, наш сын отбил последние мозги.

Ваня согласно вздыхает и тащит меня к машине. Чувствую его обескураженность, как у котенка, которого потыкали в лужицу и погрозили перед мордочкой пальцем со словами, что так нельзя.

— Ты поедешь со мной, — цежу я сквозь зубы и оборачиваюсь на Олю, чья размытая фигура шагает в противоположную сторону, громко постукивая каблуками.

— У меня встреча с адвокатом, Марк, — презрительно кидает она мне.

— Вот же стерва, — клокочу я, и меня опять охватывает темное желание к безбашенной вертихвостке. — Ох, зря ты так, Оленька… Ох, зря…

Глава 57. Нифига не понимаю

— Зачем ты сказала папе, что ты его не любишь?! — меня с порога встречает Лена. — Ты сдурела, мам?!

— Еще на одну истеричку в этом доме больше, — доносится недовольный голос Димки из кухни.

Скидываю туфли.

— Чья эта кровь? — спрашивает Лена, когда замечает на моем лице засохшие бурые разводы.

— Твоего папочки, — хмыкаю я и повышаю голос, — это твой брат постарался! Слышишь, Дима? Отца в больницу увезли!

Напряженное испуганное молчание, и к нам с Леной выскакивает моя всполошенная мама:

— Как увезли? Что случилось? — Хорошо ему Димка лбом дал, — вздыхаю я и шагаю на в ванную комнату. — Силы же как уже как у взрослого мужика.

— А на тебе-то откуда папина кровь? — недоуменно спрашивает Лена. Пауза и вновь меня тихо окликает. — Мам?

Я останавливаюсь.

Кажется, я спалилась.

— Ну-ка, посмотри на нас, — тянет подозрительно мама.

Вот казалось бы: мне пятьдесят лет и я родила трех детей, а сейчас стою и краснею от требования мамы оглянуться и посмотреть на нее, ведь по следам крови на моем лице она поймет, что я целовалась с Марком.

Я смущена, как старшеклассница, которую поймали на том, что она ночью сбежала на свиданку с хулиганом, и как же мне сейчас… хорошо.

Я живая.

Сердце громко стучит, губы растягиваются в улыбку, щеки горят от румянца, кровь быстро бежит по венам, разгоняя по телу жар.

Я хочу запереться в комнате, обнять подушку и с мечтательно-смущенной улыбкой покружит по комнате, а после упасть на кровать и похихикать в ладони, вспоминая разъяренный и голодный поцелуй в лифте.

Вот чего мне не хватало в браке.

Вот этой наивной живости, этой дикой эмоциональности, в которых вся кипишь и этих грубых и опасных провокаций, которые могут подарить и боль, и сладость.

Я живая, и мне совершенно не хочется прятаться в книжках с выдуманными мужиками. Не хочется красоваться перед тупыми одинокими курицами и лгать им о том, как правильно соблазнять мужика, чтобы он потом подарил шубку.

Я в крови Марка и я — живая.

Упрямая, дурная тетка, которая только сейчас начинает понимать и узнавать саму себя.

— Что? — я оглядываюсь на маму и Лену.

А пусть видят следы нашего с Марком отчаяния и растерянности перед новой страстью и безумием, которое могут познать лишь мужчина и женщина после пятидесяти перед разводом.

— Итить-колотить, Оля, — шепчет мама, — да ты сейчас прям вампирша. Жуть какая.

По ее глазам понимаю, что она обо всем догадалась, и совсем не осуждает, потому что за ее плечами десятилетия прожитых лет. Если два человека хотя. Поцеловаться, то пусть целуются, а остальное — неважно.

— Мам, какого черта?

А вот Лена не может уловить логики между моими словами о нелюбви к ее отцу и нашим поцелуем, о котором ей рассказали пятна крови на моих щеках, губах и подбородке.