Полная версия книги - "Иосиф Прут - Неподдающиеся"
��Потому что,�� ответил я,�� если сложить �икс� и �игрек�, то получится �икс-игрек�, а не �зэт�.
���Зэт� � новое число,�� настаивал наш учитель.�� Если соединить невесту с женихом, то она будут носить новую фамилию, фамилию мужа.
Но отбиться от меня ему уже было трудно.
��Во-первых,�� сказал я,�� у меня ваш �У�, как буква, вообще под сомнением. Я узнал, что �У� по-французски и гречески � �И�. А затем, смотрите, что вы делаете с другой буквой славянского алфавита, когда пишете, что �А плюс В равняется С плюс D�. Почему я должен этому верить? И вообще, как это может быть?!
Владимир Яковлевич терпеливо доказывал:
��Если �А� равняется десяти, а �В� равняется пяти, �С� равняется семи, �D� равняется восьми, то будет по пятнадцать.
��Тогда и это тоже глупо,�� спокойно заявлял я.�� Зачем доказывать, что пятнадцать равно пятнадцати. Это и так известно.
В общем, об уравнениях ничего не помню. Да и вряд ли в них разбирался. Усвоил только таблицу умножения и основные четыре правила арифметики, чего мне абсолютно хватает и по сию пору.
А вот то, что пережито после школы, отлично помню до сегодняшнего дня. Все было далеко не просто. Ученик монтера не только учился у монтера ремеслу. Мне еще приходилось бегать ему за водкой, иногда даже покупать ее на свои деньги. Но Митрофан Иванович был человеком абсолютно порядочным � явление редкое по теперешним временам. Долг он мне отдавал точно в день получки. И учил меня вдохновенно. А со стороны на это смотрели косо, и тому была веская причина. Ведь многие дети интеллигентных родителей шли работать не потому, что они хотели стать кадровыми рабочими той или иной специальности, в чем была тогда крайняя нужда. Труд для них являлся своеобразной лазейкой. Делалось сие для получения путевки сначала на рабфак, а затем уже и направления в любое высшее учебное заведение. Поэтому с самого начала моей абсолютно искренней трудовой деятельности я находился под сильным подозрением у окружающих меня рабочих, как мальчик, пришедший на электростанцию за возможностью выскочить в люди.
��Да, не сладко тебе, Бутя, жилось. Совсем не сладко.
��Вследствие такого положения, если у меня и возникала мысль о продолжении систематического образования, то излишнее самолюбие и, я бы сказал, даже гордость, заставили меня навеки отказаться от такого будущего. В общем, учился я не столько в учебных заведениях, сколько по Горькому � в людях. И продолжалось это достаточно долго, до двадцать шестого года.